Дневник Джона Винчестера (1985 год)

1985 год

1 ЯНВАРЯ

Новый год. Мэри, я уже обещал в прошлом году, и я повторяю снова — я отомщу за тебя. Я буду обещать до тех пор, пока это не произойдет. Я не отступлю.

24 ЯНВАРЯ

Шестой день рождения Дина. Прошло уже больше года с тех пор, как на его глазах я убил перевертыша. Дин больше не возвращался к этой теме. Перестал спрашивать, когда он пойдет в школу. Я попытался отправить его туда прошлой осенью, но не смог. Я не могу так рисковать. Возможно, в этом году, теперь он стал немного взрослее и больше знает об этих тварях. Я обучаю его. Самое ужасное я пока скрываю, но он уже знает, с чем можно столкнуться в темноте.

Майлинг (или утбурд) — скандинавский призрак ребенка. Обычно это души некрещеных или убитых детей. Они запрыгивают на спину человека, чтобы тот отнес их на кладбище, где они смогут упокоиться. Но чем ближе человек подходит к кладбищу, тем тяжелее становится ноша. В конце концов, человек просто проваливается под землю и погибает. Это суеверие появилось потому, что существовало обыкновение оставлять на произвол судьбы нежеланных или уродливых младенцев. Майлинги часто навещают те места, где их оставили; в некоторых легендах отмечается, что призраки приходят к тем, кто причастен к их смерти. Если их прах перезахоронить в освященном месте, то душа успокоится.

2 МАЯ

Сегодня Сэмми исполнилось два года. Второй год подряд мы проводим его день рождения в Колорадо, где я надеюсь встретиться с Дэниэлом. Он настоящий затворник, но, поскольку, я все еще не встречал вампиров, надо ехать к нему и расспросить о них. Другим охотникам тоже интересны его знания.

Крестом вампиров не отпугнешь, и солнечный свет их не убьет. Днем они могут выходить. Для жизни им нужна кровь, предпочтительнее человеческая, на худой конец — любого млекопитающего. Самый верный способ их убить — отрубить голову. Можно использовать кровь мертвеца — это как яд дня них, они не погибают, но становятся слабыми, медлительными и вялыми.

Дэниэл говорит, что они почти истреблены, но он все равно настороже. Я должен узнать о них достаточно, чтобы справиться с теми, кому удалось скрыться. На всякий случай он отдал мне копию этой заметки.

Тело последнего умершего было выкопано, кровь его все еще текла по венам. Когда тело было кремировано, пациент прямо на глазах стал выздоравливать, и превратился в крайне энергичного мужчину лет пятидесяти.

— Американская Антропология, 1896 г.

17 МАЯ

Сегодня была бы наша седьмая годовщина, шерстяная или медная.

Жил был в Багдаде один богатый купец и был у него единственный сын, в котором он души не чаял. Задумал он, однажды, женить его на купеческой дочери — за девицу давали очень щедрое приданное, но она была дурна собой. Абу-Хасан, сын торговца, увидев портрет своей невесты, просил отца повременить со свадьбой, пока он не свыкнется со своей судьбой. Но так случилось, что он полюбил другую девушку, дочку мудреца — прекрасную Надиллу, и, как бы отец не упрашивал его, отказывался жениться на богатой дурнушке. И старик, в конце концов, согласился.

Свадьбу отпраздновали с большим размахом, а за ней последовал счастливый медовый месяц. Только одно обстоятельство омрачало безмерное счастье молодого супруга. Абу-Хасан стал замечать, что его жена отлучалась по ночам, как только тот засыпал, и возвращалась лишь с рассветом. Встревоженный этим, в одну из ночей он притворился спящим, и, как только Надилла, как обычно, вышла из комнаты, проследовал за ней... до кладбища. Освещенная луной, она вошла в склеп, муж прокрался следом. Его глазам предстала чудовищная картина — гули пировали на разоренных могилах. Его собственная жена, которая дома никогда не прикасалась к ужину, заправляла на этом отвратительном банкете. Абу-Хасан незамеченным вернулся в дом.

На следующее утро он ничего не сказал своей молодой жене, но когда во время ужина она отказалась есть, он воскликнул гневно: «Конечно, ты бережешь аппетит для пиршества с гулями!» Надилла ничего не сказала, только побледнела. В полночь она напала на него и прокусила ему шею, когтями вскрыла вену, чтобы высосать кровь, но Абу-Хассан вскочил, скинул ее и убил одним ударом. На следующий день ее похоронили.

Через три дня, в полночь, она снова явилась к своему мужу и напала на него, пытаясь напиться его кровью, но ему удалось укрыться. Наутро он вскрыл её гробницу и сжег труп, а прах развеял над Тигром* .

(* Примечание: Сабина Бейринг-Гаулд «Книга о вервольфах» (The Book of Were-Wolves), 1865)

7 СЕНТЯБРЯ

Сегодня у Дина был первый день в школе. Я отправил его в первый класс. Ему уже почти 7, и я сказал в школе, что он ходил в детский сад в Канзасе. Они не сильно придирались, узнав, что мальчики потеряли мать, и что с тех пор мы часто переезжали. Я думаю, мы здесь останемся на время. Во всяком случае, постараемся. Я даже почувствовал себя снова нормальным, отводя его в школу. Он спросил, все ли дети в школе учат то, чему я его учил. Пришлось сказать ему, что о папиной работе не стоит рассказывать на детской площадке. Он был вне себя от радости, когда вернулся и показал мне тетрадку с задачками про яблоки и апельсины... так и должно быть. Почему у нас по-другому?

Сэмми тоже хочет пойти в школу. Представить себе не могу, что мы останемся здесь так надолго, чтобы он пошел в эту же школу. Три года для меня это вечность.

2 НОЯБРЯ

Мэри не стало два года назад. Я в дороге уже три дня, ездил в Сан-Франциско очищать дом от призрака. Все это уже вошло в привычку. Ты находишь новое дело, находишь останки, посыпаешь их солью и сжигаешь. Все, дело сделано. В том доме было две маленькие девчушки, и весь путь до дома я думал о том, что у меня уже никогда не будет дочки. Дин, наверно, увидел это на моем лице или, может быть, просто почувствовал. Когда я зашел в дом, он подошел и спросил: «Трудная охота?». Я не мог опомниться несколько минут.

14 НОЯБРЯ

Учу Дина стрелять. Если уж он настолько большой, чтобы заботиться обо мне, то, значит, пора ему потихоньку овладевать ремеслом. Я пока доверяю ему только 22 калибр, но сразу видно он — настоящий снайпер. Мой сержант с удовольствием взял бы его, вместо меня. В такие минуты я горжусь им. Чувствую, с Сэмми будет по-другому. Может, конечно, он еще слишком мал, но не думаю, что он проявит похожий охотничий инстинкт.

Плиний Младший, письмо Суре:

Был в Афинах большой и роскошный дом, но ходила о нем дурная слава, и потому в нем никто не жил. В ночной тиши раздавались там странные звуки, стоны и лязг цепей, а если прислушиваться внимательнее, то звон оков слышался сначала издали, а затем совсем близко; затем появлялся призрак — худой, изможденный старик, с длинной бородой, со взъерошенными волосами; его ноги и руки были закованы в цепи, которыми он потрясал. Из-за этого жильцы проводили в страхе, без сна, мрачные и ужасные ночи: не было им покоя, их здоровье было подорвано и уныние поселилось в их сердцах. Страх рос, и приходила смерть, так как даже днем, хотя призрак и не появлялся, память о нем не покидала воображения, и ужас длился, хотя причина его исчезала. Потому дом был заброшен, обречен на безлюдье и полностью предоставлен этому чудовищу. Впрочем, дом все еще продавался, в надежде на то, что кто-нибудь, не зная о таком бедствии, пожелал бы его купить или нанять. Как-то раз прибыл в Афины философ Афинодор, прочел объявление и, услыхав о цене, подозрительно низкой, начал расспрашивать и обо всем узнал. Тем не менее, он охотно снял этот дом.

Когда начало темнеть, он приказал постелить себе в гостиной, потребовав принести письменные принадлежности и светильник. Всех домочадцев отослал во внутренние покои, сам сел работать, всем существом своим сосредоточившись на писании, чтобы праздный ум не создавал себе призраков и пустых страхов. Сначала, как это всегда бывает ночью, было очень тихо; затем послышалось, как лязгает железо и звенят оковы. Он не поднял глаз, не выпустил стило, но укрепился духом, закрывая свой слух. Шум чаще, ближе, слышен, будто уже на пороге, уже в помещении. Афинодор оглянулся и узнал образ, о котором ему рассказывали. Привидение стояло и жестами показывало, что зовет его. Афинодор махнул ему рукой, чтобы оно немного подождало, и продолжил свою работу. А привидение лязгало цепями над головой пишущего. Афинодор вновь оглянулся на призрака, подающего те же знаки, что и раньше, поднял светильник и проследовал за привидением. Оно шло медленно и тяжело, словно отягченное оковами. Свернув во двор дома, оно внезапно исчезло, оставив своего спутника одного. Оставшись один, он отметил это место сорванными травами и листьями, а на следующий день обратился к должностным лицам и уговорил их раскопать это место. Они нашли кости, крепко обвитые цепями; они одни, голые и изъеденные, остались в оковах после тела, сгнившего от долговременного пребывания в земле: их собрали и публично предали погребению. После этих совершенных, как подобает, похорон дом освободился от призрака.